Луиза Лабе. Сонеты

I

Ни мудрый Одиссей, ни кто-либо иной
Не ждал подобных мук и бед в земной юдоли,
Какие дал мне тот, чей облик в ореоле
Божественном теперь возник передо мной.

И все ж, о Купидон, взор лучезарный твой
Мне душу уязвил, невинную дотоле,
И нет спасенья мне от нестерпимой боли,
Пока ты над моей не сжалишься бедой.

Как если бы меня ужалил Скорпион
И я бы у него защиты от страданья
Искала, вновь молю: «Амур, услышь мой стон!

Избавь меня от мук,— к тебе взываю я, —
Но лишь не убивай любовного желанья:
Ведь без него, увы! исчезнет жизнь моя».

II

О черные глаза, взор безучастный,
О вздохи жаркие, о слез ручей,
О мрак напрасно прожданных ночей,
О свет зари, вернувшийся напрасно!

О жалобы, о зов желаний властный,
О дни пустые, череда скорбей,
О мертвецы в сплетениях сетей,
О пытки, мне сужденные несчастной!

О смех его, о кудри, лоб, рука,
О голос, о виола, вздох смычка,—
Чтоб в женщине зажечь такое пламя!

Тебя виню: меня воспламенив,
Все сердце мне ты опалил огнями,
Ни искры в грудь к себе не заронив!

III

О тщетные надежды и желанья!
О вздохи, слезы, вечная тоска!
Из глаз мои бегут ручьи; река,
Блестя, рождается от их слиянья.

О боль, суровость, мука ожиданья!
Взгляд милосердный звезд издалека.
Страсть первая, ты, что острей клинка,
Умножищь ли еще мои страданья?

Пускай Амур, испытывая лук,
Разит меня, жжет, как огнем, мне тело
И худших множество готовит бед.

Изранена, терплю я столько мук,
Которым нет ни счета, ни предела,
Что новым ранам больше места нет.

IV

Со дня, когда жестокая любовь
Меня своим гореньем отравила,
Ее священного безумья сила
Воспламеняет разум мой и кровь.

Какой удар судьба мне ни готовь,
Какие бы мне беды ни сулила,
О сердце, пламенея, как горнило,
Уж ничему не удивляйся вновь.

Чем яростней Амур нас осаждает,
Тем больше наши силы пробуждает
И в бой любовный гонит нас опять.

Тот, кто являет и к богам презренье,
Нам посылает снова подкрепленье,
Чтоб сильными пред сильными стоять.

V

Венера, проплывая в Небесах,
Услышь ночную жалобу мою,
Когда я песнь печальную пою
Об этих долгих, бесконечных днях!

Тогда смягчится боль в моих глазах,
И больше мух в рыданьях изолью,
И всю постель слезами затоплю,
Тебе поведав о своих скорбях.

Чтоб поскорей забыть о тяжком дне,
Покоя ищут люди в сладком сне,
А я при Свете дня хожу, тоскуя.

Когда ж в постели я найду покой,
Беда, как верный страж, идет за мной,
И, болью обожженная, кричу я.

VI

О, трижды будь благословен восход
Светила, но избранница, к которой
Оно с любовью обращает взоры,
Стократ благословенней. Пусть пошлет

Оно ей день без горя и забот
И пусть, целуя дар прелестной Флоры,
Какому равных нет в лучах Авроры,
С любимых уст пьет благовонный мед!

Лишь мне подарен этот свет прекрасный
За горечь лет, потерянных напрасно,
Так полыхай огнями, небосклон!

Очей своих я испытаю силу,
Чтоб страсть моя его воспламенила
И в срок недолгий был он побежден.

VII

Смотри, ведь все живое умирает,
Коль связь души и тела разорвать:
Я только плоть, ты — суть и благодать.
О, где теперь душа моя витает?

Не дли мое беспамятство — кто знает,
В живых меня успеешь ли застать?
Душа, не надо телом рисковать:
Земная часть высокой ожидает.

Вернись, мой друг! но сделай, чтоб свиданье
Мне не сулило нового страданья,
И не суровостью облечь сумей,

А дружественной лаской непритворной
Мгновенье встречи с красотой твоей,
Жестокой прежде, ныне благотворной.

VIII

Тону в пучине и горю в огне,
День ото дня живу я, умирая.
Одна и та же, я всегда иная,
И жизнь груба и ласкова ко мне.

Смеюсь и горько плачу в тишине,
На дне услад мучения нашла я.
Где я? В аду или в долине рая?
Цвету и чахну, бодрствуя во сне.

Узнала я давно любви всевластье:
Когда мне душу леденит тоска,
Нежданно я спасаюсь от ненастья,

Но если жду безоблачного счастья,
От меткого Амура далека,
Стрелу мне в грудь пошлет его рука!

IX

Лишь только мной овладевает сон
И жажду я вкусить покой желанный,
Мучительные оживают раны:
К тебе мой дух печальный устремлен.

Огнем любовным дух мой опален,
Я вся во власти сладкого обмана,
Меня рыданья душат непрестанно,
И в сердце тяжкий подавляю стон.

О день, молю тебя, не приходи!
Пусть этот сон всю жизнь мне будет сниться,
Его вторженьем грубым не тревожь!

И если нет надежды впереди
И счастью никогда уже не сбыться,
Пошли мне, ночь, спасительную ложь.

X

Завижу ль зелень лавровых ветвей
На белокурой голове, склоненной
Над лютнею, чьей жалобой плененный,
Утес бы дрогнул; слепну ль от лучей

Ста тысяч совершенств души твоей,
Когда сияешь, славой осененный,
Превыше высочайших вознесенный —
Твержу я в глубине души своей:

Все доблести ты смог соединить,
Чтоб быть любимым — но и чтоб любить
Тебе все это, может быть, дано,

Чтоб, добродетелей твоих собранье
Венчая той, чье имя состраданье,
Свою любовь с моею слить в одно?

XI

О нежный взор, обитель красоты,
Заветный сад, приют цветов влюбленных,
Где сотни стрел, Амуром припасенных,
Куда влекут меня мои мечты!

О как суровы все твои черты!
Как тяжек взгляд очей неблагосклонных,
Как много слез в тиши ночей бессонных
Из сердца моего исторгнул ты!

Тогда лишь свет в глазах моих горит,
Когда его любимый взор дарит.
Но тем труднее в сердце боль унять,

Чем глубже я хочу в твой взор вглядеться.
Увы, глаза и любящее сердце
Друг друга разучились понимать!

XII

О Лютня, в скорби верный спутник мой,
Горчайших бед свидетель безупречный,
Страж неусыпный муки бесконечной,
О, как ты часто плакала со мной!

Но лишь настроюсь я на лад иной,
Чтобы предаться радости беспечной,
Поешь ты снова о тоске сердечной,
О жалобах души моей больной.

Когда ж, с моим порывом несогласна,
К молчанью ты меня принудишь властно,
Я рада нежной грусти волю дать

И, отдаваясь боли без остатка,
Люблю в кольце своей печали сладкой
Ее исхода сладостного ждать.

XIII

О, если б только я жила в груди
Того, кому я жизнь отдать готова,
Я б не желала жребия иного,
Хоть мало дней осталось впереди!

О, если б он сказал: «Мой Друг, пройди,
Ко мне прижавшись, путь нелегкий снова!
Пусть воют вихри Эврипоса злого:
Не разлучат нас бури и дожди».

Я так к нему прильнуть была бы рада,
Как льнет к ограде стебель винограда,
И пусть крадется смерть из-за угла.

Пока еще его объятий жажду,
Пока к нему стремлюсь я жилкой каждой,
Я встречу смерть счастливей, чем жила.

XIV

Пока способны счастие былое
Глаза мои слезами поминать;
Пока мой голос в силах прозвучать
Хотя бы сквозь рыдание глухое;

Пока любовь, владеющую мною,
Рука способна лютне передать;
Пока мой разум не желает знать
Иных желаний, чем дышать тобою —

Еще я не хотела б умереть.
Но если слезы станут вдруг скудеть,
Рука изменит, голос мой прервется,

И больше в бренном разуме моем
Любовь уже ничем не отзовется —
Пусть лучший день мой станет смертным днем.

XV О возвращенья Солнца возвестив,
Зефир струит пред ним благоуханье
И гонит сон, царивший в мирозданьи,

Сковавший вод лепечущий разлив,
И землю, ей рядиться запретив
В пестрящее цветами одеянье.
Запели птицы, рощ очарованье,
Докучный путь прохожим оживив;

Заводят нимфы резвые забавы
И в лунном свете в пляске топчут травы.
Ты, обновив природу самое,

Повей я мне, Зефир, весны предтеча:
Заставь вернуться Солнце и мое —
И глянь, как расцвету ему навстречу.

XVI

Как только град и ливень грозовой
Побьют Кавказа снеговые склоны,
Приходит день, в сиянье облаченный.
Как только Феб, круг совершая свой,

Вернется снова в Океан седой,
Блеснет Селены профиль заостренный;
Врага Парфянин, в бегство обращенный,

Так поражал нежданною стрелой.
В былые дни ты горевал немало
О том, что страсть во мне не бушевала.

Когда же ты меня воспламенил
И я уже в твоей всецело власти,
Пожар своей любви ты остудил,
И остывает пламя прежней страсти.

XVII

Бегу селений, храмов, площадей,
Где, упиваясь громкими мольбами,
Коварными, искусными ходами
Меня ты власти подчинишь своей.

Кружусь в кольце однообразных дней
С их масками, турнирами, балами,
И мир с его цветущими садами
Мне опостылел без любви твоей.

Чтоб позабыть тебя, мой Друг жестокий,
Блуждаю я тропою одинокой,
Поняв в конце бесплодного пути:

Чтоб от любви к тебе освободиться,
Должна с собой навеки я проститься
Иль в долгое изгнание уйти.

XVIII

Целуй меня, целуй опять и снова!
Мне поцелуй сладчайший подари
И поцелуй крепчайший повтори.
Тебе — жар поцелуя четверного.

Ты жалуешься? Боль смягчить готова:
Вот самых нежных десять — все бери.
Так счастливы, целуясь до зари,
Мы будем радовать один другого.

И насладимся жизнью мы двойной:
Мы будем и в любимом и собой.
Внемли, Амур, безумному признанью:

Мне скромницею жить невмоготу.
И чувствую я страсти полноту,
Лишь если волю я даю желанью.

XIX

Диана, в свежей глубине лесов
Сразив немало быстроногих ланей,
У речки отдыхала на поляне.
Я шла, как бы во власти смутных снов,

Когда услышала подруги зов;
«О нимфа странная, вернись к Диане!»
И, видя, что нет стрел в моем колчане,
И лука нет — грозы для кабанов,

«Скажи,— спросила,— кто, безумец смелый,
Забрал твой лук и гибельные стрелы?» —
«Прекрасный путник пробудил мой гнев.

Сто стрел в него послала я напрасно,
И лук — вослед. Все подобрать успев,
Сто ран он ими мне нанес несчастной».

XX

Мне предсказали, что настанет час:
Я полюблю того, чей лик так ясно
Был обрисован мне, и в день несчастный
Его лицо узнала я тотчас.

Когда ж любовь слепая в нем зажглась,
То, видя, как меня он любит страстно,
Себя я принуждала ежечасно,
И мне любовь его передалась.

Возможно ль это, чтоб не расцветало
То, что нам Небо щедро даровало?
Но лишь услышу ветра злобный вой

И грозной вьюги траурное пенье,
Пойму, что это адский приговор,
Пославший мне моих надежд крушенье.

XXI

Какой пристал мужчине рост?
Какое Дородство, цвет волос, очей, ланит?
Всех прочих чей пленительнее вид?
Кто ранам безнадежнейшим виною?

Чья песнь совместней с доблестью мужскою?
Чья задушевней жалоба звучит?
Кто с нежной лютней чудеса творит?
Кого считать любезностью самою?

Пускай решает кто-нибудь другой,
Ведь я люблю, и суд пристрастен мой.
Один ответ подсказывает чувство:

Каких щедрот природа ни яви
И как ни совершенствуй их искусство —
Не увеличить им моей любви.

XXII

О Феб, лучами счастья озаренный,
Ты зришь всегда своей Любимой лик.
И ты, сестра его, блаженства миг
Вновь пьешь, припав к устам Эндимиона.

Венеру видит Марс, и умиленно
Юпитер о минувших днях грустит,
Когда с Небес на Небеса скользит
Меркурий юный в синеве бездонной.

Гармонией небесною полно,
Так сердце с сердцем бьется заодно;
Но, если бы, о Боги, вы в. разлуке

Влачили дни, мир сбился бы с пути
И вас ничто бы не могло спасти
От горечи моей бессильной муки.

XXIII

XXIII

Увы! К чему мне хор былых похвал,
И золотых волос моих корона,
И блеск очей, сияющих влюбленно,
Когда Амур в них Солнца зажигал,

Сразив тебя любовью наповал?
О где, где слабый след слезы соленой
И Смерть, что увенчает благосклонно
Любовь, которой жил ты и дышал?

Затем ли ты служил мне, рыцарь страстный,
Чтоб стала я рабой твоей безгласной?
Прости меня на этот раз, Друг мой,

За боль обид и гнев мой сумасбродный:
Ведь, где б ты ни был, оба мы с тобой
Во власти той же муки безысходной.

XXIV

Не упрекайте, Дамы, что любила,
Что сотни Солнц зажглись в груди моей,
За сотни мук, за тысячи скорбей,
За то, что дни в рыданьях проводила,

Моля, увы! о том, чтоб пощадила
Меня молва. Но тщетно спорить с ней.
Не растравляйте боль мою сильней,
Но знайте: в час, что вам судьба судила,

Дитя-Амур, без пламени Вулкана,
Без красоты, лишь Адонису данной,
Коварство в юном сердце затая

И пользуясь своей могучей властью,
Вас одарит нелепейшею страстью —
Так бойтесь быть несчастнее, чем я!

(wiki)

�кала со мной!

Но лишь настроюсь я на лад иной,
Чтобы предаться радости беспечной,
Поешь ты снова о тоске сердечной,
О жалобах души моей больной.

Когда ж, с моим порывом несогласна,
К молчанью ты меня принудишь властно,
Я рада нежной грусти волю дать

И, отдаваясь боли без остатка,
Люблю в кольце своей печали сладкой
Ее исхода сладостного ждать.

XIII

О, если б только я жила в груди
Того, кому я жизнь отдать готова,
Я б не желала жребия иного,
Хоть мало дней осталось впереди!

О, если б он сказал: «Мой Друг, пройди,
Ко мне прижавшись, путь нелегкий снова!
Пусть воют вихри Эврипоса злого:
Не разлучат нас бури и дожди».

Я так к нему прильнуть была бы рада,
Как льнет к ограде стебель винограда,
И пусть крадется смерть из-за угла.

Пока еще его объятий жажду,
Пока к нему стремлюсь я жилкой каждой,
Я встречу смерть счастливей, чем жила.

XIV

Пока способны счастие былое
Глаза мои слезами поминать;
Пока мой голос в силах прозвучать
Хотя бы сквозь рыдание глухое;

Пока любовь, владеющую мною,
Рука способна лютне передать;
Пока мой разум не желает знать
Иных желаний, чем дышать тобою —

Еще я не хотела б умереть.
Но если слезы станут вдруг скудеть,
Рука изменит, голос мой прервется,

И больше в бренном разуме моем
Любовь уже ничем не отзовется —
Пусть лучший день мой станет смертным днем.

XV О возвращенья Солнца возвестив,
Зефир струит пред ним благоуханье
И гонит сон, царивший в мирозданьи,

Сковавший вод лепечущий разлив,
И землю, ей рядиться запретив
В пестрящее цветами одеянье.
Запели птицы, рощ очарованье,
Докучный путь прохожим оживив;

Заводят нимфы резвые забавы
И в лунном свете в пляске топчут травы.
Ты, обновив природу самое,

Повей я мне, Зефир, весны предтеча:
Заставь вернуться Солнце и мое —
И глянь, как расцвету ему навстречу.

XVI

Как только град и ливень грозовой
Побьют Кавказа снеговые склоны,
Приходит день, в сиянье облаченный.
Как только Феб, круг совершая свой,

Вернется снова в Океан седой,
Блеснет Селены профиль заостренный;
Врага Парфянин, в бегство обращенный,

Так поражал нежданною стрелой.
В былые дни ты горевал немало
О том, что страсть во мне не бушевала.

Когда же ты меня воспламенил
И я уже в твоей всецело власти,
Пожар своей любви ты остудил,
И остывает пламя прежней страсти.

XVII

Бегу селений, храмов, площадей,
Где, упиваясь громкими мольбами,
Коварными, искусными ходами
Меня ты власти подчинишь своей.

Кружусь в кольце однообразных дней
С их масками, турнирами, балами,
И мир с его цветущими садами
Мне опостылел без любви твоей.

Чтоб позабыть тебя, мой Друг жестокий,
Блуждаю я тропою одинокой,
Поняв в конце бесплодного пути:

Чтоб от любви к тебе освободиться,
Должна с собой навеки я проститься
Иль в долгое изгнание уйти.

XVIII

Целуй меня, целуй опять и снова!
Мне поцелуй сладчайший подари
И поцелуй крепчайший повтори.
Тебе — жар поцелуя четверного.

Ты жалуешься? Боль смягчить готова:
Вот самых нежных десять — все бери.
Так счастливы, целуясь до зари,
Мы будем радовать один другого.

И насладимся жизнью мы двойной:
Мы будем и в любимом и собой.
Внемли, Амур, безумному признанью:

Мне скромницею жить невмоготу.
И чувствую я страсти полноту,
Лишь если волю я даю желанью.

XIX

Диана, в свежей глубине лесов
Сразив немало быстроногих ланей,
У речки отдыхала на поляне.
Я шла, как бы во власти смутных снов,

Когда услышала подруги зов;
«О нимфа странная, вернись к Диане!»
И, видя, что нет стрел в моем колчане,
И лука нет — грозы для кабанов,

«Скажи,— спросила,— кто, безумец смелый,
Забрал твой лук и гибельные стрелы?» —
«Прекрасный путник пробудил мой гнев.

Сто стрел в него послала я напрасно,
И лук — вослед. Все подобрать успев,
Сто ран он ими мне нанес несчастной».

XX

Мне предсказали, что настанет час:
Я полюблю того, чей лик так ясно
Был обрисован мне, и в день несчастный
Его лицо узнала я тотчас.

Когда ж любовь слепая в нем зажглась,
То, видя, как меня он любит страстно,
Себя я принуждала ежечасно,
И мне любовь его передалась.

Возможно ль это, чтоб не расцветало
То, что нам Небо щедро даровало?
Но лишь услышу ветра злобный вой

И грозной вьюги траурное пенье,
Пойму, что это адский приговор,
Пославший мне моих надежд крушенье.

XXI

Какой пристал мужчине рост?
Какое Дородство, цвет волос, очей, ланит?
Всех прочих чей пленительнее вид?
Кто ранам безнадежнейшим виною?

Чья песнь совместней с доблестью мужскою?
Чья задушевней жалоба звучит?
Кто с нежной лютней чудеса творит?
Кого считать любезностью самою?

Пускай решает кто-нибудь другой,
Ведь я люблю, и суд пристрастен мой.
Один ответ подсказывает чувство:

Каких щедрот природа ни яви
И как ни совершенствуй их искусство —
Не увеличить им моей любви.

XXII

О Феб, лучами счастья озаренный,
Ты зришь всегда своей Любимой лик.
И ты, сестра его, блаженства миг
Вновь пьешь, припав к устам Эндимиона.

Венеру видит Марс, и умиленно
Юпитер о минувших днях грустит,
Когда с Небес на Небеса скользит
Меркурий юный в синеве бездонной.

Гармонией небесною полно,
Так сердце с сердцем бьется заодно;
Но, если бы, о Боги, вы в. разлуке

Влачили дни, мир сбился бы с пути
И вас ничто бы не могло спасти
От горечи моей бессильной муки.

XXIII

XXIII

Увы! К чему мне хор былых похвал,
И золотых волос моих корона,
И блеск очей, сияющих влюбленно,
Когда Амур в них Солнца зажигал,

Сразив тебя любовью наповал?
О где, где слабый след слезы соленой
И Смерть, что увенчает благосклонно
Любовь, которой жил ты и дышал?

Затем ли ты служил мне, рыцарь страстный,
Чтоб стала я рабой твоей безгласной?
Прости меня на этот раз, Друг мой,

За боль обид и гнев мой сумасбродный:
Ведь, где б ты ни был, оба мы с тобой
Во власти той же муки безысходной.

XXIV

Не упрекайте, Дамы, что любила,
Что сотни Солнц зажглись в груди моей,
За сотни мук, за тысячи скорбей,
За то, что дни в рыданьях проводила,

Моля, увы! о том, чтоб пощадила
Меня молва. Но тщетно спорить с ней.
Не растравляйте боль мою сильней,
Но знайте: в час, что вам судьба судила,

Дитя-Амур, без пламени Вулкана,
Без красоты, лишь Адонису данной,
Коварство в юном сердце затая

И пользуясь своей могучей властью,
Вас одарит нелепейшею страстью —
Так бойтесь быть несчастнее, чем я!

(wiki)