Ренессанс

Строфы, которые сложил Дон Хорхе Манрике на смерть магистра ордена сант-яго Дона Родриго Мманрике, своего отца

I

Опомнись от сна, душа,
и разуму пищу дай,
созерцая,
как жизнь проходит, спеша,
как приходит смерть невзначай
столь немая;
как радость становится тленной
и влечет потом за собою
скорби года,
и кажется нам неизменно
что в прошлом время любое
лучше всегда.

II

Когда настоящее судим,
как будто бы время в могилу,
как вода, утекло,
и если мудры мы будем, -
отдадим то, что не наступило,
за то, что прошло.
Да не заблуждается тот,
кто мыслит, что вечно станет
надежда длиться;
нет, все, что он видит, пройдет,
исчезнет, лишь час настанет
очам закрыться.

III

Ведь наши жизни - лишь реки,
и путь им дан в океан,
который - смерть;
туда уходят навеки
потоки державных стран,
покинув твердь;
и реки любой длины
все в то же море текут,
и ручьи;
свой путь окончив, равны,
кто трудом своих рук живут
и богачи.

IV

Не стану твердить обращенья
витий и поэтов, что славу
знали когда-то;
обман — наше воображенье,
не дают его тайные травы
аромата.
Христу лишь себя вверяя,
на помощь призвать я мог
лишь его:
он жил в этом мире, страдая,
а мир о том, что он Бог,
не знал ничего.

V

Ведь этот мир — лишь дорога
к иному, который — обитель
без страданий,
но нужно удачи много,
чтоб шел поднебесный житель
без блужданий.
Пускаемся в путь в день рожденья,
локуда живем, все бродим,
а прибываем
в день нашего преставленья,
и только когда отходим,
отдыхаем.

VI

Была б эта жизнь прекрасной,
когда б мы верной душой
ей служили,
ибо нашей вере согласно
лишь для достиженья иной
мы здесь жили.
Сын Господень и тот в некий час,
чтоб взять нас на небо потом,
спустился,
и, родившись на свет среди нас,
жил и умер на месте том,
где воплотился.

VII

Взгляните, сколь малоценно
все то, что мы догоняем,
порой - бегом:
в сей жизни предательски бренной
мы это раньше теряем,
чем сами умрем.
То старость нас подкосила,
то с нами случай жестокий
происходит,
и вот столь нужная сила
в дни власти самой высокой
уходит.

VIII

Скажите мне: нежный глянец,
и свежесть, и красота,
и прелесть,
лица белизна и румянец,
лишь старость пришла, куда
они делись?
А юности легкость и сила,
изящество и доверье,
и ярость, -
все становится тяжко и хило,
когда стучится к нам в двери
старость.

IX

А готская кровь, а честь,
а великое превосходство
происхожденья, —
о, сколько способов есть,
чтоб нам потерять благородство
рожденья!
Одни это все имеют,
но низки, ничтожны сами,
чтоб благ добиться;
другие ничем не владеют,
занимаясь дурными делами, чтоб кормиться.

X

Богатство, званье, убранство
нас внезапно и слишком скоро
оставляют;
как просить у них постоянства:
неверная ими сеньора
управляет.
Это блага Фортуны, они
в ее колесе торопливом
кружатся,
оно же бежит искони
и не может перед счастливым
задержаться.

XI

Но я говорю, что тревожит
нас это лишь в жизни грешной,
а дальше — тленье;
ничто обмануть нас не может,
ведь жизнь уходит поспешно,
как сновиденье;
все здешние очарованья,
которым мы в жизни так рады,
быстротечны,
а те неземные страданья,
что будут за них наградой,
вечны.

XII

Все радости и наслажденья,
чем в жизни, полной труда,
обладаем, —
по узким тропкам хожденье,
а смерть — ловушка, куда
попадаем.
Вреда своего не чаем,
не глядя, несемся по свету
во весь опор;
когда же обман замечаем,
хотим повернуть, но нету
ни узды, ни шпор.

XIII

Когда б в нашей власти было
создать себе облик прекрасный
для тела,
точно так же, как можно милой
и ангельскою и бесстрастной
душу сделать, —
какое живое старанье
тогда бы мы приложили
с быстротою,
даря рабыне вниманье,
а госпожу бы забыли
больною.

XIV

Блистательные короли,
о которых сказанья слагали
когда-то,
в печальных событьях земли
все счастье свое теряли
без возврата;
не знает прочности время,
будь то папы, цари с князьями,
паладины,
обращается смерть со всеми,
как с нищими пастухами
скотины.

XV

Давайте троянцев забудем:
ни их славы мы не видали,
ни страданья;
и римлян касаться не будем,
хотя однажды читали
про их деянья;
то прошлых веков пора, —
зачем искать то, что смыто
водою?
Припомним, что было вчера,
хоть это тоже забыто,
как былое.

XVI

Где теперь король дон Хуан?
Что с инфантами Арагона
ныне сталось?
Где былых любовников стан,
от науки любви изощренной
что осталось?
Состязанья, турниры, латы,
кружева, уборы, забрала,
гербы на щитах —
не пустая ли времени трата,
не трава ль, что давно завяла
на зимних полях?

XVII

От красавиц былых что осталось?
Где прически, духи, наряды,
опахала?
И куда то пламя девалось,
что влюбленных слова и взгляды
зажигало?
Где теперь трубадуры былые,
мелодичные песни хоров,
звуков прелесть?
Где пляски, игры шальные,
где камчатые ткани танцоров
шелка шелест?

XVIII

А потом наследник Хуана
дон Энрике какою властью
обладал!
Как весь мир ему неустанно
цветами дорогу к счастью
посыпал!
Но взгляни, какими врагами
с судьбой они повстречались
к концу игры;
разве так поступают с друзьями,
если только миг продолжались
земные дары?

XIX

Драгоценных подарков горы,
королевские зданья, покои
и залы,
на тонкой посуде узоры,
сундуки с казной золотою,
подвалы,
и свита, и гордая стать
коней, что так горячились,
узда в жемчугах, —
куда мы пойдем их искать,
не навек ли они испарились
росой на лугах?

XX

А «невинный», Энрике брат?
Его преемником брата
провозгласили.
Как двор его был богат,
сколько знатных господ когда-то
ему служили!
Но рок беспощаден и скор,
и смерть положила его
под молот свой.
О, божественный приговор!
Огонь стал ярче всего —
и залит водой.

XXI

А сам коннетабль знаменитый?
Его во славе мы знали,
магистром.
Что сказать о нем? Фаворита
обезглавленным мы увидали
так быстро.
Сокровища без числа,
дворцы, поместья, покои
и каждый алмаз
не слез ли река унесла?
Не стали ль они тоскою
в последний час?

XXII

А двое братьев других,
магистров, преуспевавших,
как короли,
и грандов, и смертных простых
законам своим подчинявших
вблизи и вдали, —
разве их успех и расцвет,
вознесенные столь высоко,
выше всех башен,
на деле — не робкий свет,
что был, разгоревшись, жестоко
погашен?

XXIII

Сколько герцогов, графов прекрасных,
властелинов духовных, мирских,
мужей дела,
таких, на взгляд наш, всевластных,
смерть, скажи, где ты спрятала их,
куда дела?
Где подвиги те, что они
в дни войны и в дни мира победно
вершили?
Непреклонная искони,
ты их превращаешь бесследно
в горсть пыли.

XXIV

Войска, оружье, посты,
штандарты, хоругви, стяги
и знамена,
неприступные замки, мосты,
парапеты, стены, овраги,
бастионы,
глубокие рвы, укрепленья, -
вся военная оборона, -
что пользы в ней?
Ты придешь и в одно мгновенье
все это пробьешь разъяренно
стрелой своей.

XXV

Для добрых людей защита,
добродетелью славный, великий
сердцем своим,
столь храбрый и столь знаменитый,
был магистр дон Родриго Манрике
всеми любим;
деянья его несравненны,
не мне выхвалять уместно
его дела;
не хочу набавлять им цену,
всему миру молва известна,
что о них шла.

XXVI

Что за друг для своих друзей!
И какой господин для домашних
и для родных!
А для недругов - враг всех страшней,
и какой же вождь для бесстрашных,
духом прямых!
Что за разум для посвященных!
Как любил шутить с шутниками!
С каким умом!
Столь добрый для подчиненных,
с задирами и врагами
был он львом!

XXVII

Был Август в счастии он,
Юлий Цезарь в науке побед
и сражений;
в добродетели — Сципион,
Ганнибал — в предвиденье бед
и в терпенье;
добротою он был Траян, б
ыл он Тит величьем сердечным
и так же умен;
силой длани был — Аврелиан,
правдолюбием бесконечным —
Цицерон.

XXVIII

Антонин — в милосердье глубоком;
Марк Аврелий — в равенстве с ближним,
столь сердечном;
Адриан — в красноречье высоком;
Феодосии — в добре безоблыжном,
человечном;
рожден подобно Северу
с солдатским долгом в крови,
воин душой;
вознес Константином веру;
был Камилл по великой любви
к земле родной.

XXIX

Он золота не добывал,
не оставил сокровищ больших
и именья;
но с маврами он воевал,
забирая крепости их
и селенья;
и в схватках с ним без числа
и мавры и кони плен
и смерть узнали;
так шпага ему принесла
тех вассалов, ту землю, что в лен
ему дали.

XXX

Как в былое забытое время
он во имя званья и чести
себя защищал?
Без поддержки, покинутый всеми,
он со слугами, с братьями вместе
свое отстоял.
А после бесчисленных счетом
и подвигов и сражений
договор
заключал он всегда с почетом,
получая больше имений,
чем до тех пор.

XXXI

Что когда-то, как на картине,
он в молодости начертил
рукою своей,
то победами новыми ныне
он блистательно обновил
на исходе дней.
За умелость и дарованья,
за заслуги в целях отваги,
как старый воин,
он был высокого званья
великого рыцаря шпаги
удостоен.

XXXII

Деревнями его и землею
завладели когда-то тираны
захватно,
но он беспрерывной войною
и силой рук неустанной
взял их обратно.
Как верно всему, что прикажет
король наш природный, служил
он защитой,
пусть король португальский скажет
и в Кастилии — те, кто был
его свитой.

XXXIII

Сколько раз свою жизнь на поля
сражений он ставкою ставил,
как совесть велела,
и подлинного короля
делами своими славил
открыто и смело;
он свершил такие деянья,
о которых ни в коей мере
и не рассказать, -
и вот в его город Оканья
явилась смерть, чтоб в двери
его постучать.

XXXIV
(говорит смерть)

говоря: «Добрый рыцарь, в покое
обманчивый мир оставить
пора для вас;
пусть ваше сердце стальное
свою славную храбрость проявит
в сей горький час;
о здоровье и жизни радетель
вы были столь малый, для славы
не страшась забот;
пусть потщится теперь добродетель
обиду унять, что по праву
вас зовет.

XXXV

Да не будет для вас страшна
та горькая битва, что днесь
дать придется,
ибо долгая жизнь суждена
той великой славе, что здесь
остается;
впрочем, жизнь этой славы тоже
не подлинна и не вечна,
а тленна,
но все ж она лучше, дороже
той первой, что столь быстротечна
и бренна.

XXXVI

Нетленная жизнь достается
не тем, кто мирскими чинами
богаты;
беспутным она не дается:
как сам ад, развлеченья грехами
чреваты;
нет, набожные монахи
ее добывают молитвой
и слезами,
а рыцари — в Божьем страхе
борьбой против мавров, битвой
и трудами.

XXXVII

Поелику, пресветлый муж,
вы языческой крови годами
не щадили,
то ждите награды для душ,
что вы в этом мире руками
заслужили;
сомкните с доверием вежды
и с полной верою встретьте
свой смертный час;
отправляйтесь, полны надежды,
что жизнь иная, жизнь третья
начнется для вас».

XXXVIII
(магистр обращается к смерти)

«Нет времени больше у нас
в этой жизни ничтожной, вздорной,
обычной,
и воля моя сейчас
божественной воле покорна
безгранично;
соглашаюсь я умереть,
эту смерть душа принимает
без раздумья;
ведь для смертного жизни хотеть,
если Бог его смерти желает, —
безумье».

XXXIX
(магистр обращается к Иисусу)

«Ты, наше зло искупавший
в рабском виде земном
в жестокий век;
Ты, Божество связавший
со столь низменным существом,
каков человек;
Ты, претерпевший мук
так много без противленья
на крестном пути, —
не ради моих заслуг,
а из одного снисхожденья
меня прости!»

XL
(говорит поэт)

И с ясностью мысли такою,
сохранив все чувства людские
в смертном недуге,
он рядом с верной женою,
а вокруг - сыновья родные,
братья и слуги, -
отдал душу тому, кто дал
ему душу на небе во славе
сиянья,
и хотя он жизнь потерял,
но нам в утешенье оставил
воспоминанье.

* * *

Мир, ты всех нас убиваешь,
Так хоть было б в этой бойне
Чем платиться,
Но таким ты пребываешь,
Что отрадней и достойней
Распроститься
С этой жизнью многотрудной,
Для утрат нам отведенной
И пустою,
Безутешной и безлюдной
И настолько обойденной
Добротою.

Приходя в нее, мы плачем,
И горьки с ней расставанья
Поневоле;
Путь наш муками оплачен,
Долгий век — одно названье
Долгой боли.
Смертным потом и слезами
Достаются наши крохи
Утешенья,
Но всегда приходят сами
И до гроба с нами вздохи
И лишенья.