Ренессанс

Д. Флаксман. Агамемнон уводит Брисеиду

В пространстве гомеровской «Илиады», наполненном грохотом оружия и стонами умирающих, женщине нет места. Хотя война началась из-за Елены, слабому полу теперь остается только стоять на стенах или сидеть в шатрах и с ужасом ждать смерти мужей и возлюбленных. В случае поражения жен и дев поволокут в плен и будут делить по жребию.

Жребий определяет их судьбу, женщина греков обречена с рождения.

Д. Флаксман. Фетида и Брисеида

Сильнее всего обреченность женщины видна в судьбе Брисеиды. Она послужила предметом спора между Ахиллом и Агамемноном, ее бросали из шатра в шатер с жестоким безразличием. Не в результате усилий любви досталась она Ахиллу, а как часть добычи греков. Не из-за любви потребовал ее к себе Агамемнон, а как компенсацию за обиду. Он был настолько к ней равнодушен, что даже оставил нетронутой вплоть до возвращения Ахиллу. После возвращения, когда все амбиции Ахилла оказались удовлетворены, Брисеида стала безразлична и Гомеру, о ее дальнейшей судьбе мы ничего не знаем. Позднее толкование было сострадательней к Брисеиде и приписало Ахиллу любовь к прекрасной пленнице, хотя в тексте «Илиады» это ясно прочесть невозможно. На вилле Вальмарана в XVIII веке Джованни Баттиста Тьеполо создает фреску «Увод Брисеиды из шатра Ахилла», проникнутую этим состраданием.

За руку вывел из сени прекрасноланитую деву,
Отдал послам; и они удаляются к сеням ахейским;
С ними отходит печальная дева...

Ни стона, ни крика, просто «отходит печальная дева». Будешь тут печальной, когда только что пришлось расстаться с отчим домом, а теперь уводят к другому повелителю. Тьеполо великолепно передает настроение гомеровского стиха: в память врезается обреченно склоненное лицо «печальной девы», медленно удаляющейся к неведомым новым страданиям. Брисеида и ее печаль — главные персонажи фрески Тьеполо. Это результат нового прочтения «Илиады» — античный греческий художник изобразил бы Брисеиду в виде безликой, закутанной в покрывало фигуры, теряющейся среди мощных героев.

А что Ахилл?

...Тогда, прослезяся,
Бросил друзей Ахиллес, и далеко от всех, одинокий,
Сел у пучины седой, и, взирая на понт темноводный,
Руки в слезах простирал, умоляя любезную матерь...

Но плач Ахилла связан не с Брисеидой — возлюбленной, а с Брисеидой — наградой:

Гордый могуществом царь, Агамемнон, меня обесчестил:
Подвигов бранных награду похитил и властвует ею!

Мать услышала Ахилла, и из волн океана появилась богиня Фетида, родившая смертного героя от смертного царя Пелея. Фетида относилась к божествам более древним, чем Зевс и олимпийцы.

А. Аппиани. Фетида и Зевс

Ее красота соблазнила Зевса, но ему было предсказано, что сын Фетиды от бессмертного станет самым сильным богом. Испугавшись, Зевс выдал Фетиду замуж за смертного, чтобы ее дети тоже стали смертными. Испытав унижение этого брака, Фетида, совершенно безразличная к мужу, находит утешение в страстной любви к сыну, обреченному богами на смерть. Она ни в чем не может отказать отпрыску, соглашаясь на этот раз, когда разобиженный, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку, Ахилл просит почти невозможного: не дать победы коварным грекам, то есть изменить предрешенный богами исход войны.

Ж. О. Д. Энгр. Юпитер и Фетида

Фетида поднимается на небо и припадает к коленям Зевса. Гениальная картина Энгра рисует перед нами именно этот момент сюжета. Используя свою красоту, не оставившую равнодушным громовержца, и свои услуги (Фетида спасла ему трон, когда во время заговора Афины, Геры и Посейдона привела на Олимп сторукого Бриарея, устрашившего заговорщиков), она пытается умолить Зевса изменить волю богов. В жесте Фетиды, ласкающей Зевса, сладострастная мольба. Слева с мрачным недоброжелательством подслушивает разговор Афина Паллада, переживающая за судьбу греков. Энгр необычайно тонко передал и божественность гомеровских персонажей, несоизмеримых с человеческим пространством, и их вполне человеческую одержимость страстями. Как ни привлекательна женственность Фетиды, французскому живописцу удается сохранить дистанцию мифа, не превращая разговор богов в гаремную сцену, как это происходит у Андреа Аппиани, итальянского современника Энгра.

Дж. Б. Тьеполо. Увод Брисеиды

Но миф Энгра — миф красоты, а не веры. Энгр все же создает иллюстрацию к «Илиаде», как Флаксман или Аппиани, не более. После моды, введенной на Гомера этими художниками, сюжеты из поэмы переходят в декоративно-прикладное искусство, на крышки часов и табакерок. Картина Энгра — последнее великое произведение на этот сюжет. И одновременно первое — в котором миф уже не переживается как откровение, становясь, по существу, декоративным и прикладным. В этом смысле табакерка от самой монументальной фрески отныне будет отличаться только размерами.

(Аркадий Ипполитов)