Лудовико Ариосто. Из поэмы «Неистовый Роланд»

ИЗ ПЕСНИ I

1

Дам, рыцарей, оружие, влюбленность
И подвиги, и доблесть я пою
Времен, когда, презревши отдаленность,
Стремили мавры за ладьей ладью
На Францию; вела их разъяренность
Владыки Аграманта, чтоб в бою
Смять Карла-императора и рьяно
Отмстить ему за смерть отца — Трояна.
2

> И о Роланде в песне расскажу я
Безвестное и прозе и стихам:
Как от любви безумствовал, бушуя,
Еще недавно равный мудрецам,—
Все это я исполню, торжествуя.
Коль бедный разум сохраню я сам,
Уже едва ль оставленный мне тою,
Что не Роландом завладела — мною.
3

Потомок Геркулеса благородный,
Краса и гордость века — Ипполит,
Прими сей труд, не пышный, но свободный,
Твой верный раб тебе его дарит.
Моя да будет воля не бесплодной:
Пусть долг великий песня возместит
Не до конца; но я богат лишь ею —
И все тебе несу, чем сам владею.
4

Среди достойнейших к тому герою
Хвалебной песнью скоро воззову,
Кого зовешь Руджером, чтя душою
В нем славных предков ветхого главу.
Его дела бряцать я лиру строю;
Склони же слух к благому торжеству,
И дум твоих — как думы ни высоки —
Да не смутят моих напевов строки.

ИЗ ПЕСНИ VIII

Меж тем Руджер к премудрой ехал фее
Среди камней в терновнике густом,
С утеса на утес, правей, левее,
Пустынным, диким и глухим путем;
И оказался в час, когда сильнее
Томит жара, на берегу морском,
Под скалами к полудню обращенном,
Бесплодном, выжженном и обнаженном.
20

Лучи палящие отражены
От ближних скал, и жгучим их отрезком
Песок и воздух так накалены,
Что растопить стекло могли бы блеском.
Притихли птицы, в тень погружены,
И лишь цикада однозвучным треском
Вкруг оглашает из листвы густой
И дол, и горы; и простор морской.
21

Усталость, жажда, вызванные трудным
Путем песчаным, неразлучны с ним
На побережья знойном и безлюдном,
Где ими он, докучными, томим.
Но так как было б делом безрассудным
Ваш слух рассказом занимать одним,—
Палить Руджера предоставив зною,
В Шотландию последуйте за мною.
29

Синьор, мне должно взять в пример живую
Игру на звонких струнах ловких рук,
Что трогают одну, затем другую,
Сменяя низкий на высокий звук.
Меж тем как про Ринальда я толкую,
Анджелика припомнилась мне вдруг,
Которая, бежав пред ним от страха,
Среди долины встретила монаха.
30

Я говорил, ведя рассказ о ней,
Что вопрошала старца в то мгновенье:
Как ей проехать на берег скорей?
Ей мнилось, что лишь за морем — спасенье,
Что ей грозила смерть в Европе всей;
Страх перед Ринальдом ей внушил то мненье.
Отшельник медлит отвечать о том:
Ему приятно с девой быть вдврем.
31

Кровь у него воспламенилась в жилах,—
Он без ума от редкой красоты;
Но увидав, что с ним в местах постылых
Не хочет оставаться до беды,—
Сто раз пинка дал ослику, не в силах
Его рысце прибавить быстроты;
Ногами погоняет и руками,
Чтоб он спешил, не дал исчезнуть даме.
32

Но так как дева скрылась от него
И скоро б след ее пропал всецело,
Он вызвал, в ход пуская волшебство,
Толпу бесов из мрачного предела;
И, выбрав из их сонма одного,
Отшельник объяснил ему, в чем дело,
И вслед за тем в коня его вселил,
Что сердце старца с дамой уносил.
33

Как пес, которого берет лесничий
Травить волков и зайцев по горам,—
Увидев, что бежит она от дичи
Другим путем, след бросив, мчится сам,
И вскоре рвет, терзает грудь добычи,
Наперерез промчавшись по кустам,—
Так и отшельник наш другой дорогой
Догонит всадницу спустя немного.
34

Анджелика путь направляет свой
По берегу Бискайского залива,
Держась все время близ волны морской,
Где влажный ветерок бодрит на диво;
Вдруг бес конем так овладел лихой,
Что в воду бросил, где поплыл тот живо.
Не знает девушка, что делать ей,
И только держится в седле плотней.
35

Не повернуть коня девичьей силе,—
Все дальше в море им увлечена;
Разбившись, кудри плечи ей покрыли.
Водой и воздухом осаждена,
Одежду подняла от водной пыли
И ноги вверх подобрала она.
Затихли ветры буйные, как море,
Щадя красавицу такую в горе.
36

Слезами затопляя лик и грудь,
К земле напрасно обращала очи.
Вдали ей берег виден был чуть-чуть,
Все уже становясь и все короче.
Конь, вправо до сих пор державший путь,
Вдруг к суше круто повернул, где к ночи
Меж устрашающих пещер и скал
Уже сгущаться сумрак начинал.
37

Тут дева, увидав себя в пустыне,
Чей вид внушал ей ужас, дик и наг,
В тот час, как скрылся Феб в морской пучине,
И твердь и воздух погрузив во мрак,
Оцепенела так, что кто бы ныне
Ни увидал ее обличье, всяк
В сомненьи б был, то женщина ль живая,
Иль камню форма придана такая.
38

В сыпучем неподвижная песке,
С распущенными, сбитыми кудрями,
Сложила руки, онемев в тоске,
И к небу обращенными глазами
Как бы упрек шлет богу, в чьей руке
Жизнь обернулась для нее скорбями.
Затем полились слезы из очей,
И жалобы уста отверзли ей.
45

Отшельник видел, стоя на вершине
Скалы, ввысь поднимавшейся, крутой,
Анджелику, в испуге и в кручине
Достигшую долины под скалой.
Уже шесть дней он пребывал в пустыне:
Не торной бес его принес тропой.
И к ней сошел, святых, казалось, правил
Держась, как встарь Илларион и Павел.
46

Лишь старика завидела она,
В неведеньи утешилась немного,
И, хоть была еще лицом бледна,
В ней постепенно улеглась тревога.
И молвит: «Отче, я в беде, одна.
О, сжалься надо мною, ради бога!»
И повесть, всхлипывая, повела,
Что новостью для старца не была.
47

Благочестивым словом и умелым
Отшельник деве утешенья лил;
То влажных щек, то персей между делом
Касаясь дерзко, он свое твердил;
Вот обнимает, становяся смелым.
Полна негодованья, из всех сил
Монаха в грудь отталкивает дева,
Вся зарумянясь от стыда и гнева,
48

Тогда раскрыл отшельник свой мешок
И вынул фляжку с жидкостью оттуда;
И в очи дивные,— в чьем взоре жег
Амура яркий факел,— из сосуда
Он брызнул зельем тем, которым мог
Свершить над нею усыпленья чудо.
Вот навзничь уж в песке лежит она,
Желаньям хищным старца предана.
62

Для низких и безжалостных людей —
Добыча слишком ценная святая!
Кто дал тебе, Фортуна, власть над ней,
Дела людские все тебе вверяя?
В пасть обрекла ты зверю из зверей
Красу, из-за которой, в край Катая
От дальних врат Кавказа к ней прибыв,
Пал Агрикан и не один с ним скиф.
63

Краса, которая для сакрипанта
Ценней, чем трон и честь его была,
Которая властителю Англанта
На славу светлую пятном легла;
Краса, которая царей Леванта
Всех друг на друга властно подняла,—
Теперь, средь одиночества такого,
Не слышит ободряющего слова.
64

Красавицу, что в сон погружена,—
Не дав очнуться ей, цепь оковала.
С ней взяли и монаха-колдуна
На тот корабль, где много жен рыдало.
И всех их, парусом окрылена,
На остров гибельный ладья помчала,
Где в башню деву заперли, храня
До рокового для плененной дня.
65

Но красотою, над сердцами властной,
Она разжалобила злых людей,
И смерти медлили предать ужасной,
Щадя ее, в теченье многих дней.
Когда ж не стало ни одной несчастной,
Чья гибель смерть отсрочила бы ей,—
К чудовищу была она однажды
Отведена, и вслед ей плакал каждый.
66

Кто описал бы плач, тоску, испуг
И к небу возносившиеся пени?
Дивлюсь, как берег не разверзся вдруг,
Когда осталась на скале без тени
Ждать гнусной смерти средь ужасных мук,
В цепях, без помощи, без утешений...
Я промолчу о том: велит печаль
Стихи направить мне в иную даль,
67

Ища не столь мучительного лада,
Чтоб дух усталый оживился мой.
От боли сжались бы сердца и гада,
И тигра в ярости его слепой,
И тварей, что, исполненные яда,
Кишат в пустыне Африки сухой,—
Узрев Анджелику, к вершине голой
Прикованную цепью столь тяжелой.
68

О, если бы прозрел Роланд на миг,
Средь стольного ее искавший града,
Иль те, которых обманул старик
Через посланца, выходца из ада!
Чтоб вновь увидеть ангельский тот лик,
Стерпеть все муки сердце было б радо!
Но, след найдя, как ей бы помогли,
В такой от девы находясь дали?
69

В то время сын Трояна знаменитый
Париж осадой обложил кругом,
И городу, лишенному защиты,
Грозило вскоре пасть перед врагом;
И если б не были поля залиты
С небес на них ниспосланным дождем,—
От африканского копья без славы
В тот день лишился б Карл своей державы.
70

Творец небесный взоры обратил
На справедливый старца Карла ропот
И быстро ливнем пламя погасил,
Чего людской не мог бы сделать опыт.
Чтоб так помочь, у смертных мало сил;
Тот мудр, чей к господу взывает шепот!
Король благочестивый знает сам,
Что помощью обязан небесам.
71

Вверяет ложу дум своих метанье
Всю ночь Роланд, без сна томясь на нем;
Туда, сюда спешит его мечтанье,
Не останавливаясь ни на чем.
Так светлых струй дрожащее мерцанье,
Луной рожденное иль светлым днем,
Скользит по кровлям длинными лучами
Направо, влево, вверх и вниз пред нами.
72

На ум ему приходит мысль о ней
И, сердце у него воспламеняя,
В нем разжигает пламя все сильней,
Что днем стихало, словно погасая.
Он потерял ее в стране своей,
С ней возвратясь на запад из Катая;
И с той поры не знал о ней никто,
Как мавром Карл разбит был при Бордо.
-------------------------------------------------

79

Уже повсюду все живое к ночи,
Усталое, отходит на покой,
На камнях, на пуху смежая очи,
В траве под миртом, буком иль сосной.
Тебе ж, Роланд, сомкнуть глаза нет мочи,—
Уколы жгучих дум сон гонят твой
И не дают тебе ни на мгновенье
Вкусить спокойно сладкое забвенье.
80

Роланду снится, будто луг пред ним,
Душистыми цветами испещренный,
И по слоновой кости сердцу зрим
Рукой Амура пурпур наведенный
И две звезды, которыми храним
В сетях Амура дух его плененный:
Я говорю про очи и про лик,-
Что сердце у него исторгли вмиг.
81

Так высшему он отдается счастью,
Полней которого для сердца нет;
Но вот поднялась буря, и под властью
Ее губительной опал весь цвет.
Борей к такому же ведет ненастью,
Вступив с Левантом в бой и с Австром вслед.
И в поисках убежища в пустыне
Напрасно паладин блуждает ныне.
82

Меж тем несчастный,— сам не зная как,—
Подругу потерял, что слаще славы,
И звучным именем ее сквозь мрак
Он оглашал и поле и дубравы.
И, тщетно говоря: «Ах, я бедняк!
Кто сладость в горечь обратил отравы?»,
Вдруг слышит голос милой он сквозь тьму,
О помощи взывающей к нему.
83

Спешит туда, где раздаются пени,
Повсюду ищет, устремляясь к ней.
О, сколько в этом для него мучений,
Что он не видит сладостных лучей!
И слышит глас иной из Царства тени:
«Увидеть их надежды не лелей!»
И, страшным словом этим потрясенный,
Очнулся он, слезами окропленный.
84

И не подумав, что обманчив сон,
С тоски пригрезившийся иль с испугу,
Так был встревожен этим и смущен,
Представив в горе иль в беде подругу,
Что с быстротою молньи тотчас он
Вскочил, облекся в панцирь и в кольчугу
И Брильядора вывел, для услуг
Оруженосца не позвав, ни слуг.
85

И чтоб везде бывать, тропою торной
Свое достоинство не запятнав,
Не славного герба цвета в повторной
Их смене,— алый с белым,— выбрал граф.
Но облачиться пожелал он в черный,
За сходство с горем этот цвет избрав.
У амостанта облаченье взято,
Его рукой убитого когда-то.
86

Средь ночи выезжает поскорей,—
И ни словечка дяде, ни поклона;
И с Брандимартом, лучшим из друзей,
С любимцем, не простился сын Милона.
Когда же солнце в россыпи кудрей
Златой чертог покинуло Титона
И разогнал сырые тени свет,—
Заметил Карл, что паладина нет.

ИЗ ПЕСНИ XI

15

Надев доспехи в крайнем огорченьи
И щит взяв на плечи, Руджер пошел
По склонам луговым, и в отдаленьи
От моря он проник в широкий дол,
Где средь больших дерев, в их осененьи
Дорогу торную в лесу обрел.
Недолго шел; вдруг шум услышал справа,
Где гуще и темней была дубрава.
16

Услышал шум и стук мечей стальных
В ужасной схватке; он сквозь строй древесный
Туда спешит и видит там двоих
В великой битве на тропинке тесной;
И нет пощады, милости у них
В отмшении обиды неизвестной.
Был дикий с виду великан один,
Другой — лихой, бесстрашный паладин.
17

И этот в ход пускает для защиты,
Скачками уклоняясь, меч и щит
От палицы, которою сердитый
Двумя руками великан разит.
Среди дороги конь лежит убитый.
Руджер, остановись, на бой глядит,
И склонен всею он душою вскоре
Победы рыцарю желать в их споре.
18

Но помощи ему не подал он;
Отходит в сторону и наблюдает.
Вот тот, что палицей вооружен,
По шлему рыцаря вдруг ударяет,
И рыцарь наземь падает, сражен.
Заметив это, великан снимает
С упавшего, чтоб с ним покончить, шлем:
Его лицо Руджер увидел, нем.
19

Руджер увидел тут своей прекрасной,
Сладчайшей Брадаманты дорогой
Открытым лик; и великан ужасный
Готов сразить ее своей рукой.
Меч выхватив и выступив, напрасный
Руджер гиганту вызов шлет на бой;
Тот, избегая новой схватки смелой,
Взял на руки бесчувственное тело.
20

Взяз на плечи ее, уносит прочь,
Как похищает волк порой ягненка;
Орел уносит так же вот точь-в-точь
В кривых когтях голубку иль цыпленка.
Руджер за ним во всю несется мочь,
Спеша на помощь к ней; но тщетна гонка:
С такой поспешностью шагает вор,
Что лишь с трудом следит за ними взор.
21

И так, один преследуя другого,
По расширявшейся в густой тени
Глухой тропе из сумрака лесного
На луг просторный выбрались они.
Но я к Роланду возвращаюсь снова,
Перун Чимоска-короля в те дни
Закинувшему в самую глубь моря,
Чтоб причинять не мог на свете горя.
22

Но мало пользы от того снискал:
Враг лютый человеческому роду,
Который изобрел тот самопал,
Прообраз чей шлет огнь по небосводу,—
Не меньше зла тем причинив, чем дал,
Когда он в Еве соблазнил природу,—
Устроил так, что раз один колдун
В дни наших дедов тот нашел перун.
23

> Орудье ада из воды, где было
На сотню футов скрыто много лет,
Извлечено наверх волшебной силой.
Сперва у немцев увидало свет;
И эти,— для чего оно служило,
Узнать стараясь (бес же нам во вред
Им изощрял все более мышленье),—
Ему нашли однажды назначенье.
24

Италия и прочие края
Жестокое искусство изучили:
Кто — бронзу в формы полые лия,
Расплавленную в огненном горниле,
А кто — железо или сталь сверля,
По весу, по величине и силе
Орудья разные творят: мушкет —
Названье им,.бомбарда, фальконет.
25

Зовется, слышу, это — кулевриной,
То — сагрой, как угодно их творцам.
Железо, мрамор крошат в миг единый,
Путь проложив себе по всем местам.
Вплоть до меча оружие с кручиной
Брось в горн, солдат-бедняга, кузнецам
И на плечо вскинь аркебуз мгновенно:
Иначе службы нет теперь военной.
26

Как, выдумка коварная,— открой,—
В людских сердцах ты местом завладела?
Убита слава бранная тобой,
Честь отнята у воинского дела,
И мнится лучше лучшего плохой.
Ты доблесть, храбрость умалить сумела;
Из-за тебя отвагой, удальством
Нельзя помериться в бою честном.
27

Из-за тебя ушло, уйдет со света
Синьоров столько и других мужей,—
Пока война не прекратится эта,
На свете в плач повергнув всех людей,—
Что в этих нет словах моих извета:
Тот — самый злостный, лютый лиходей
Из всех, каких знавали только люди,
Кто изобрел столь гнусный род орудий.

ИЗ ПЕСНИ XXIII

100

Пред рыцарем блестит водами
Ручей прозрачнее стекла.
Природа милыми цветами
Тенистый берег убрала
И обсадила древесами.
101

Луга палит полдневный зной,
Пастух убогий спит у стада;
Устал под латами герой:
Его манит ручья прохлада.
Здесь мыслит он найти покой.
О черный день, о день несчастный!
Приют несносный и ужасный
Он здесь нашел...
102

Гуляя, он на деревах
Повсюду надписи встречает;
Он с изумленьем в сих чертах
Знакомый почерк замечает.
Невольный страх его влечет:
Он руку милой узнает.
И в самом деле, в жар полдневный
Медор с китайскою царевной
Из хаты пастыря сюда
Сам-друг являлся иногда.
103

Орланд их имена читает,
Соединенны вензелем;
Их буква каждая гвоздем
Герою сердце пробивает.
Стараясь разум усыпить,
Он сам с собою лицемерит,
Не верить хочет он, хоть верит;
Он силится вообразить,
Что вензеля в сей роще дикой
Начертаны все, может быть,
Другой, не этой Анджеликой.
104

Но вскоре витязь молвил так:
«Однако ж эти мне черты
Знакомы очень... разумею:
Медор сей выдуман лишь ею.
Под этим прозвищем меня
Царевна славила, быть может...»
Так, басней правду заменя,
Он мыслит, что судьбе поможет.
105

Но чем он более хитрит,
Чтоб утушить свое мученье,
Тем пуще злое подозренье
Возобновляется, горит.
в сетке птичка, друг свободы,
Чем больше бьется, тем сильней,
Тем крепче путается в ней;
Орланд идет туда, где своды
Гора склонила на ручей.
106

Кривой, бродящей повиликой
Завешан был тенистый вход.
Медор с прелестной Анджеликой
Любили здесь, у свежих вод,
В день жаркий, в тихий час досуга,
Дышать в объятиях друг друга.
И здесь их имена кругом
Древа и камни сохраняли:
Их мелом, углем иль ножом
Везде счастливцы написали.
107

Туда пешком печальный граф
Идет, и над пещерой темной
Зрит надпись — в похвалу забав
Медор ее рукою томной
В те дни стихами начертал.
Стихи, чувств нежных вдохновенье,
Он по-арабски написал.
И вот их точное значенье:
108

«Цветы, луга, ручей живой,
Счастливый грот, прохладны тени
Приют любви, забав и лени,
Где с Анджеликой молодой,
С прелестной дщерью Голофрона,
Любимой многими, порой
Я знал утехи Купидона!..
Чем, бедный, вас я награжу,
Так часто вами охраненный?
Одним лишь только услужу —
Хвалой и просьбою смиренной.
109

Господ любовников молю,
Дам, рыцарей и всевозможных
Пришельцев здешних иль дорожных,
Которых в сторону сию
Фортуна заведет случайно,
На воды, луг, на тень и лес
Зовите благодать небес:
Чтоб нимфы их любили тайно,
Чтоб пастухи к ним никогда
Не гнали жадные стада».
11О

Граф точно так, как по-латыни,
Знал по-арабски; он не раз
Спасался тем от злых проказ,
Но от беды не спасся ныне!
111

Два, три раза, и пять, и шесть,
И хочет надпись перечесть;
Несчастный силится напрасно
Сказать, что нет того, что есть.
Он правду видит, видит ясно,
И нестерпимая тоска,
Как бы холодная рука,
Сжимает сердце в нем ужасно,
И, наконец, на свой позор
Вперил он равнодушный взор.
112

Готов он в горести безгласной
Лишиться чувств, оставить свет;
Ах, верьте мне, что муки нет,
Подобной муке сей ужасной!
На грудь опершись бородой,
Склонив чело, убитый, бледный,
Найти не может рыцарь бедный
Ни вопля, ни слезы одной.

ИЗ ПЕСНИ XXXIV

70

Сквозь полымем охваченный простор
До новой тверди кони их домчали
И понесли к Луне во весь опор
Пространством гладким, наподобье стали,
Лишенной даже неприметных пор.
Уступит по величине едва ли
Луна последнему средь прочих мест —
Земле, включая океан окрест.
71

Астольф застыл в глубоком изумленье:
Его Луны размеры потрясли,
Ничтожно малой в нашем представленье,
Когда мы смотрим на нее с Земли,
И то, что можно лишь при остром зренье
От моря сушу отличить вдали,
Которые, не обладая светом,
Едва видны при расстоянье этом.
72

Другие реки и долины рек
И не такие, как у нас, вершины,
Попав туда, откроет человек;
Там в деревнях чертоги-исполины,
Каких Астольф не видывал вовек,
Хоть странствуют немало паладины;
И нимфы круглый год, не то что тут,
В непроходимых чащах зверя бьют.
73

Тем временем Астольфу, как мы знаем,
Приглядываться некогда к Луне:
Спешит он, нетерпением снедаем,
Вослед вождю к долине, в глубине
Которой все, что мы внизу теряем
Не по своей и по своей вине,
Хранится, в том числе и те пропажи,
О коих мы не вспоминаем даже.
74

Не только о богатствах речь идет
И царствах, чей удел иных тревожит,
Но и о том, что Случай не дает
И что однажды отобрать не может.
Там в изобилье слава и почет,
Которые незримо Время гложет,
И грешных нас обеты, и мольбы,
И жалобы на произвол Судьбы.
75

Там слезы незадачливых влюбленных,
Проигранные в карты вечера,
Досуги при делах незавершенных,
На что у нас невежды мастера.
А сколько планов неосуществленных,
Пустых надежд! Подобного добра
Хоть отбавляй в диковинной долине.
Что потеряешь — там ищи отныне.
76

Знай паладин по сторонам смотри
Да слушай поясненья Иоанна.
Вот пузыри он видит, и внутри
Как будто кто-то ропщет беспрестанно.
Он узнает, спросив про пузыри,
Что перед ним державы, как ни странно,
Лидийцев, персов, греков и других —
Ну как их там — с былым величьем их.
77

Крючки он примечает золотые,
Которые не что иное есть,
Как подношенья — подкупы прямые,
Дабы в доверье к сильным мира влезть.
Про сети вопрошает он густые
И узнает в ответ, что это лесть.
А вот, подобны лопнувшим цикадам,
Владыкам оды, женам их и чадам.
78

Имеют форму золотых оков
Лишенные взаимности любови.
Вот когти беспощадные орлов —
Подручных власть, которых наготове
Владыки держат. Вот гора мехов,
Где столько дыма, сколько в добром слове,
Что от синьора слышит ганимед,
Покуда ганимед во цвете лет.
79

Несметных зрит Астольф сокровищ горы
Под сенью грозных некогда бойниц:
Нарушенные это договоры
И козни, не имевшие границ.
Вот перед ним мошенники и воры
В обличье змей с головками юниц,
Вот царедворцы, что уже не в силе,—
Разбитые бутылки и бутыли.
80

Он видит суп, что по земле течет,
И мудреца о нем пытает кстати.
«Наследство это,— отвечает тот,—
Живым напоминание об утрате».
И вдруг цветы — зловонье в ноздри бьет
При сладостном когда-то аромате.
Цветочки эти (каюсь, божий раб) —
Дар Константина одному из пап.
81

Охапки сучьев с легким слоем клея —
Былая ваша, дамы, красота.
Все перечесть — напрасная затея,
Поскольку песня прозе не чета.
Добром, что мы транжирим, не жалея,
Забита до отказа местность та,
Где лишь безумства галл не обнаружит:
Безумию Земля твердыней служит.
82

И, сам с делами не спеша подчас
И дни бесплодно проводя порою,
На них пришлец не задержал бы глаз,
Когда б не вождь. И вдруг перед собою
Он видит то, что каждому из нас,
Как мы считаем, дал господь с лихвою:
О здравом смысле, о рассудке речь,
Который нам всего трудней сберечь.
83

Он оказался жидкостью летучей,
И посему хранится в склянках он
Различного размера: всякий случай,
Видать, отдельно взвешен и решен.
В одной из многих склянок ум могучий
Анжерского безумца заключен;
Она крупнее прочих, и к тому же
Роланда имя значится снаружи.
84

На каждой — надпись с именем того,
Чей здравый смысл закупорен в сосуде.
Порядочную долю своего
Нашел француз, в огромной роясь груде.
Но нет, не это потрясло его:
Он полагал — ему известны люди,
Что здравым смыслом именно сильны,
Так чем же склянки их тогда полны?
85

Лишаются рассудка — кто влюбившись,
Кто подчинив сокровищам мечты,
Кто глупостями магии прельстившись,
Кто возомнив, что звезды с высоты
Хватать нетрудно, кто вооружившись
Софистикой, а кто свои холсты
Малюя; надобно сказать при этом,
Что больше прочих не везет поэтам.
86

Астольф решился свой рассудок взять —
Конечно, с разрешения святого —
И склянку к носу, сняв с нее.
Поднес, и в нем хозяина былого
Не мог состав летучий не признать.
С тех пор, когда Турпину верить, снова
Премудрым долго оставался галл,
Покуда разум вновь не потерял.
87

Потом он склянку, что других полнее
И больше, взял, чтоб здравый смысл вернуть
Роланду. Оказалась тяжелее
Она, чем думал он. В обратный путь
Пора: он хочет графу поскорее
Несчастному помочь, но заглянуть
Апостол предлагает по дороге
В таинственный дворец. Его чертоги
88

Полны куделей шелка, шерсти, льна,
Которых часть для глаз приятна цветом,
Других окраска — чересчур мрачна.
Вот первый зал. Старуха в зале этом
Обводит нить вокруг веретена;
Так на Земле у нас крестьянки летом
Над коконами новыми сидят
И влажные останки потрошат.
89

Другая успевает еле-еле
За первою; обязанность другой—
Заранее красивые кудели
От некрасивых отделять. «Постой,
Я ничего не смыслю в этом деле»,—
Сказал Астольф, и отвечал святой:
«Узнай, что эти женщины седые,
Как должно Паркам, дни прядут людские.
90

Людскому веку по величине
Равна кудель, и Смерть с Природой, зная
О роковом для человека дне,
Блюдут его, отсрочек не давая.
Скажу тебе о лучшем волокне —
Оно идет на украшенье рая,
А худшее для грешников прядут,
Что лишь таких заслуживают пут».

из песни XLVI

101

Лишь, в завершенье пышным торжествам,
Пир начался роскошный, оживленный,
И Карл с Руджером, с Брадамантой сам
Уселся, рыцарями окруженный, -
К расставленным за городом столам
Примчался всадник вскачь, вооруженный;
Весь черным, как и конь его, покрыт,—
Могучий стан, высокомерный вид.
102

То был король Алжира: лишь девицей
Он посрамлен был на мосту,— коня
Он не касался с той поры, десницей
Меч не сжимал, и, клятву в том храня,
Жил, как отшельник, он, под власяницей,
В теченье года, месяца и дня.
Вот так, подвергшись бранному позору,
Себя карали рыцари в ту пору.
103

Когда б о Карле он узнал в тот срок,
Об Аграманте услыхал в то время,—
Как если б был он от всего далек,
Не вдел бы, верен клятве, ногу в стремя.
Но лишь и год и месяц вслед истек
И день прошел, с него снимая бремя,—
Весь заново теперь вооружен,
К французскому двору явился он.
104

Без признака малейшего почтенья,
Не спешившись и не отдав поклон,
К высокому собранью полн презренья
И к Карлу со двором,— подъехал он.
Такую вольность видя обращенья,
Из них дивится каждый, поражен,
И ждут все, прекратив еду и речи,
Что скажет гость, прибывший издалече.
105

Когда Руджера с Карлом пред собой
Увидел, крикнул им, высокомерен:
«Я Родомонт, царь Сарзы, и на бой
Тебя, Руджера, вызвать я намерен,
Чтоб доказать до темноты ночной,
Что ты синьору своему неверен;
И чести ты не заслужил от них,
Изменник, быть средь рыцарей таких.
106

Хотя ты очевидную измену,
Христианин, не станешь отрицать,—
Ее, чтоб обвинению дать цену,
Хочу на этом поле доказать.
И кто б другой ни вышел на арену,
Здесь за тебя,— я бой готов принять;
И с четырьмя приму и с шестерыми:
Всем подтвержу, что я сказал пред ними».
107

Руджер поднялся, лишь окончил тот,
И, с разрешенья Карла, в оправданье
Сказал, что лжет он, как любой солжет,
Кто даст ему изменника названье.
За обхожденье с королем найдет
У всех он похвалу,— не порицанье;
И подтвердить готов, вступая в бой,
Что долг пред ним он исполняет свой.
108

Других не привлекая к этой цели,
Он сам защитник права своего
И показать надеется на деле,
Что слишком даже хватит одного.
Но тут Ринальд с Роландом подоспели,
Дудон, маркиз и сыновья его,
Марфиза,— на защиту став Руджера
От дерзостного мавра-изувера.
109

Казалось им,— не должен, как жених,
В свою же свадьбу он вносить смятенье.
Руджер в ответ: «Оставьте, мне в пустых
Уловках этих — только униженье».
Доспехи принесли,— он отнял их
У Мандрикарда,— и в одно мгновенье
Роланд Руджеру шпоры прикрепил;
Карл меч ему привесить поспешил.
110

Он был в доспехи всяческого рода
Марфизой с Брадамантой облачен;
Коня, чья высока была порода,
Держал Астольф, а стремя взял Дудон.
И место расчищали от народа
Там Оливьер, Ринальд со всех сторон: —
Из-за построенной для этой цели
Ограды спешно всех прогнать велели.
111

Девицы, дамы,— их толпа бледна,—
Трепещут, как голубки, боязливы,
Когда тех в гнезда гонят от зерна
Разбушевавшихся ветров порывы,
И гром, и молньи, туча же, черна,
Грозит побить дождем и градом нивы;
Руджер их заставляет трепетать:
Он им казался мавру не под стать.
112

Так черни всей, а также большей части
Казалось рыцарей; и паладин
И простолюдин помнят хоть отчасти,
Что учинил в Париже сарацин,
Когда железом и огнем на части
Все сокрушал он в городе один.
Следы того изгладятся не скоро:
Никто им больше не нанес позора.
113

У Брадаманты сердце всех сильней
Дрожит,— не потому, чтобы считала
Слабей Руджера, мужеством бедней,
Которым сердце мавра обладало;
Не потому, чтоб правым мнился ей
Их враг,— что чести делает не мало,—
Но все ж сомнения была полна;
Любя, испытывала страх она.
114

О, как охотно участи превратной
Подверглась бы она, вступая в бой,—
Хотя в исходе битвы, вероятно,
Расстаться б с жизнью ей пришлось самой!
Погибнуть предпочла б неоднократно,
Когда бы разрешалось то судьбой,
Чем допустить супруга столь бесцельно
Опасности подвергнуться смертельной.
115

Но слов для убежденья не найдет,
Чтобы Руджер ей предоставил дело;
С тоской в лице на поединок тот,
Всем сердцем трепеща, она глядела.
Коня то мавр, то рыцарь повернет;
Оружье оба скрещивают смело.
Казались копья хрупче ледяных:
Взлетали птицами осколки их.
116

Копьем царя Алжира нанесенный
Удар слегка лишь оцарапал щит:
Так тот булат, Вулканом закаленный
Для Гектора, искусно был отлит;
Щит Родомонта, в тот же миг пронзенный
Копьем Руджера, разом был разбит,
Хоть толщиною был не меньше пяди,—
В средине кость, сталь спереди и сзади.
117

И если б, выдержав удар, копье
При столкновеньи не сломалось сразу
И на щепы не раскололось все,
Взлетев, как пух, высоко (мнилось глазу),—
Пробило б панцирь с силой острие,
Хотя бы он подобен был алмазу,
И — кончен бой. Но сломано оно;
На круп присели кони их равно.
118

Уздой и шпорой всадники мгновенно
Заставили подняться лошадей;
И, взяв мечи, с отвагой неизменной
Вновь принялись разить еще сильней.
Повертывая с ловкостью отменной
Проворных, резвых и лихих коней,
Прощупывать тут стали друг у друга
Мечом, где не сплошной была кольчуга.
119

Мавр в этот день уж не был облечен
В непроницаемую кожу змея;
И шлем обычный не носил уж он,
Меча Нимврода также не имея.
Доспехи те, когда был побежден
Дордонской девой, от стыда немея,
Оставил он на мраморе святом,
Как я вам выше говорил о том.
120

Хоть уступавшие намного старым,
Все ж добрые доспехи он достал;
Но Бализарды преданный ударам,
Крепчайший панцирь бы не устоял:
Меч не уступит волшебству, ни чарам;
Ему и лучший нипочем закал.
Руджер силен был в рыцарской потехе:
Он мавру тут и там пробил доспехи.
121

Заметив, что броня, которой стан
Его покрыт, местами стала красной,
Что от уколов этих новых ран
Он избежать старается напрасно,—
Мавр большей яростью был обуян,
Чем море бурное зимой ненастной:
Из всех он сил Руджера, бросив щит,
Двумя руками в голову разит.
122

С такой ужасной силой ударяя,
С какой у нас при помощи людей
Средь По ударами машины свая
Вбивается с бортов двух кораблей,—
Руджера мавр разит, всю мощь влагая,
Двумя руками, камня тяжелей.
Был заколдован шлем того недаром:
С конем разрублен был бы тем ударом.
123

Руджер два раза головой поник,—
Врозь руки, ноги врозь, упасть готовый;
Он не успел прийти в себя на миг,
Как мавр удар ему наносит новый.
И в третий раз! Но меч, как ни привык,
Не выдержал работы столь суровой
И разлетелся разом на куски,
Оружье вырвав из его руки.
124

Не помешало это сарацину
К Руджеру броситься; тот, с головой
Ошеломленной, был наполовину
Без чувств, без мысли, словно неживой.
Вернул сознание он паладину:
За шею мощной обхватив рукой,
С такою силой сжал его и сдвинул,
Что вырвал из седла и наземь кинул.
125

Руджер тотчас же на ноги вскочил,
Не столько гневом, сколь стыдом охвачен;
На Брадаманту взор он обратил:
Был лик ее прелестный, ясный — мрачен.
Она паденьем смущена, и сил
Источник для нее почти утрачен.
Руджер загладить хочет этот стыд,
И, вынув меч, он ко врагу спешит.
126

Мавр на Руджера лошадь устремляет,
Но, ловко уклонясь, попутно тот
Рукою левой за узду хватает
Коня, ему давая поворот,
А правою удар он направляет
В грудь всадника, иль в бок, или в живот;
И, дважды в цель попав, боец наш рьяный
В бедро и в бок врагу наносит раны.
127

Тут Родомонт, который рукоять
Еще держал меча,— его остатки,:—
Чтоб оглушить, по голове опять
Руджера ударяет без оглядки.
Но верх Руджеру надлежало взять:
И, за руку схватив, так тянет,— в хватке
Ему рука другая помогла,—
Что сарацина он стащил с седла.
128

Иль ловкостью, иль силой при паденьи.
Заставив мавра пешим стать, с собой
Его сравнял он; но в вооруженьи
Над ним имел он перевес большой.
Он сарацина держит в отдаленьи
И сам его обходит стороной,
Не допуская, чтоб его задело
Такое грузное, большое тело.
129

И, замечая, что противник был
Окровавлен от ран своих все боле,
Надеется, что тот лишится сил
И что за ним должно остаться поле.
Мавр рукоять еще в руке хранил
И, силы напрягая вместе с волей,
Ее швыряет так в Руджера он,
Что тот сильней, чем прежде, оглушен.
130

И по плечу и по щеке забрала
Такой удар он получил притом,
Что от него Руджера зашатало
И на ногах он устоял с трудом.
Враг бросился к нему, но не сдержала
Его нога с пораненным бедром;
И на колено он упал, чрез меру
Спеша удары нанести Руджеру.
131

Но не теряет времени и тот:
Подвергнув грудь врага своим ударам,
Он бьет его и все сильнее жмет,
К земле придавливая в гневе яром.
Но, отбиваясь, сарацин встает;
Руджера в схватке он сжимает с жаром.
И каждый вертится, теснит, ретив,
C усильями искусство совместив.
132

У Родомонта много сил раненья
Те отнимали и в бедро и в бок;
Руджер искусства, ловкости, уменья
Выказывать в борьбе немало мог;
Он не оставил их без примененья:
И, где обильней льется крови ток,
Где поражен сильней тот,— к каждой ране
Он прижимает ноги, грудь и длани.
133

Мавр, ярости и злобы полн, рукой
Схватил Руджера за плечи и шею,
И, грудью приподнявши над землей,
Он держит в воздухе его над нею,
Толкает, крутит, тянет за собой,
Его свалить стараясь силой всею.
Руджер крепится и пускает в ход,
Чтоб одолеть, и доблесть и расчет.
134

Случилось так, что доблестный и правый
Руджер вдруг Родомонта обхватил
И к боку своему,— спеша с расправой,—
Он грудь ему из всех притиснул сил;
И ногу левую с своею правой,
Колено правой с левою сцепил,
И, дав толчок, приподнял над землею,
И опрокинул вдруг вниз головою.
135

О землю мавр ударился спиной,
И такова была удара сила,
Что широко из ран его рекой
Кровь хлынула и землю обагрила.
Не мог подняться он, и наш герой,—
Лицо к нему Фортуна обратила,—
Одной рукой занес над ним кинжал,
Другою — горло, грудь — коленом сжал.
136

Как иногда случившийся в венгерских
Иль в иберийских рудниках обвал
Искателей поживы богомерзких,
Добычей привлеченных, словно вал,
Настигнув, так придавливает дерзких,
Что выход их дыханью слишком мал,—
Так победителем был мавр придавлен,
Лишь только на землю был им отправлен.
137

Приставив острие к его глазам,
К отверстиям, оставленным забралом,
Он добивался, чтоб тот сдался сам,
Жизнь обещая, и грозил кинжалом.
Но мавр, не умереть боясь, упрям,
А трусость.выказать хотя бы в малом,.
Весь изгибался и крутился, нем,
И силился верх одержать над тем.
138

Как от алана в миг, когда, лютея,
Готов вонзить ей в глотку зубы тот,
Овчарка отбивается, слабея,—
Пылает взор ее и в пене рот,—
Не в мочь ей вырваться от лиходея:
Не яростью тот, силой верх берет.—
Так сарацина обманула вера
От победителя спастись, Руджера.
139

Но отбиваться он не перестал,
И, высвободив руку, в коей гибкий
Держал он, так же как Руджер, кинжал,
Который выхватил во время сшибки,
Руджеру в бок удар он направлял.
Но рыцарь наш тут понял, что ошибки
Уж не исправит он, коль сарацин
Живым останется на миг один,—
140

И дважды, трижды он в руке подъятым,—
Превыше, чем возможно нам поднять,—
В лоб Родомонта поразил булатом
И погрузил кинжал по рукоять.
Из тела, льда хладней,— чтоб по заклятым
Коцита берегам ей век блуждать,—
С проклятьем вырвалась душа спесивца,
Надменного при жизни нечестивца.

(wiki)